Грибной сезон майора Сазонова

Три недели, не прекращаясь, лил холодный дождь.

Небо наглухо заволокло свинцовыми тучами. По ночам, навевая грусть и тоску, в трубе одиноким волком протяжно выл ветер.

На календаре середина ноября — самое тоскливое время на селе.

Дороги разбухли и превратились в непролазную жижу. Молоденький местный фельдшер, приехавший сразу после окончания колледжа работать в соседнее село, не навещал Сазонова уже почти две недели. Звонил по утрам, извинялся и виноватым сбивчивым голосом сообщал, что по таким дорогам к ним в деревню на своем мотоцикле он и сегодня пробиться не сможет.

— Но вы не теряйте бодрости духа, Андрей Александрович! И не забывайте про утреннюю гимнастику и ежедневные прогулки! – кричал ему в трубку ломким срывающимся голосом начинающий эскулап.

— Не теряю! Не забываю! — успокаивал его Сазонов.

Дремавший теперь целыми сутками возле теплой печки в старом потертом кресле Батон недовольно приоткрывал один глаз, косился на хозяина, производившего, по его мнению, слишком много шума, а затем снова засыпал.

Сазонов одевался, обувал резиновые сапоги, брал трость и выходил на улицу. Для себя он определил ежедневную норму – две с половиной тысячи шагов утром, две с половиной тысячи в обед и столько же вечером. 

«Голубчик, непременно разрабатывайте ногу», — напутствовал его  старенький доктор в смешных очках, выписывая майора из госпиталя после ранения.

И Сазонов разрабатывал. Две с половиной тысячи шагов от дома до реки по утрам, столько же в обед и вечером.

Подходя к обрывистому берегу реки, Сазонов останавливался и отдыхал. Смотрел на низкое небо, поникшие ветки кустов, спутанную от ветра высокую траву, мутное течение реки и подернутый колючей сеткой дождя горизонт.

В такие минуты ему начинало казаться, что их деревеньку оторвало от земной тверди и теперь несет неведомо куда по бушующим волнам океана.

Выполнив утреннюю норму шагов, мужчина возвращался в дом. Обычно варил картошку в мундире, затем чистил ее и бросал обжариваться вместе с луком в растительном масле на шипящую чугунную сковородку. Еще минут семь – и холостяцкий завтрак готов.

Холостяком Сазонов был не всегда. Была в его жизни Ирочка, с которой он познакомился на базе отдыха пятнадцать лет назад. Высокий видный старший лейтенант очаровал выпускницу педагогического института и увез с собой в гарнизон.

Хватило Ирочки на жизнь в отдаленном военном городке всего на три года.

«Здесь нет театров, здесь нет выставок и вернисажей! – вздыхала молодая офицерская жена. – Смотреть пропахшие нафталином фильмы десятилетней давности? Газеты и журналы приходят с опозданием, а про книжные новинки и говорить нечего. Разве для этого я с красным дипломом окончила один из лучших вузов страны? Я умираю в этой глуши как личность!»

В итоге решили, что Ирочка возвращается в областной центр к маме, где найдет своему красному диплому лучшее применение. Через полгода и без того редкие звонки от жены прекратились совсем, а через год пришла СМС-ка – «Я развожусь, как будет время, заскочи подписать документы».

Вырваться Сазонов сумел лишь через год, вернувшись из «горячей точки» и получив отпуск.

Когда все документы были подписаны, Сазонов вдруг понял, что больше не испытывает никаких чувств к Ирочке. Совсем.

Когда они вышли из ЗАГСа, к бывшей жене с огромным букетом роз в руках подскочил какой-то субъект в дорогом костюме, с бабочкой и жиденькой рыжей бороденкой.

— Ирочка, поздравляю тебя с окончанием каторги! – картинно встал на одно колено мужичок и преподнес бывшей жене Сазонова розы.

Затем встал, отряхнул брюки и ухмыльнулся:

— Это и есть твой бывший? С медальками, при погонах. Настоящий полковник!

Сазонов, не меняя выражения лица, одной рукой сгреб бородатого за лацканы пиджака и слегка встряхнул.

— За эти, как ты говоришь, медальки люди кровь проливают и жизнь отдают.

— Гражданин, мы с вами вместе на брудершафт не пили, — начал было хорохориться бородатый. – Поэтому не надо мне тыкать!

— С тобой вместе пить, упырь, — себя не уважать, — слегка усмехнулся Сазонов и так посмотрел на бородатого, что тот сразу умолк и вжал голову в плечи.

— Оставь Олежку в покое! – налетела на майора Ирочка. – Как был солдафоном всю жизнь, так солдафоном и остался!

Сазонов разжал руку, отпуская бородатого Иркиного ухажера, и тот стек по стене.

— Олежка, что он тебе сделал? – склонилась над ним бывшая жена. – Он ударил тебя? Сломал руку или нос?

Сазонов одернул китель и пошел прочь от этих двоих.

С тех пор прошло уже много лет, майор летал с одной спецоперации на другую, лишь ненадолго возвращаясь в свою холостяцкую квартирку, где его никто не ждал.

— Товарищ майор, а не ударить ли нам по грибкам? – спросил Сазонов сам себя, отгоняя печальные воспоминания.

В последнее время он стал замечать за собой эту привычку – разговаривал то с Батоном, то сам с собой.

Впрочем, в такой глуши, где он оказался, немудрено и одичать. Вся деревня – пятнадцать домов, а из собеседников – семидесятилетний Митрич, который иногда захаживал поиграть в шахматы, да и тот с началом дождей куда-то пропал.

— А не ударить ли нам по грибкам? – переспросил сам себя Сазонов.

За грибами пришлось спускаться в погреб, а по нынешним временам, с его раненой ногой, это было сродни подвигу. Открыть тяжелую крышку в подпол, осторожно спуститься по крутой лестнице, а затем так же осторожно, чтобы не сильно беспокоить больную ногу, выбраться наружу.

Спустился и с удовлетворением окинул уходящие в темноту стеллажи, на которых ровными рядами стояли банки с соленьями, компотами и вареньем. 

«Года на три автономной жизни хватит», — удовлетворенно кивнул Сазонов.

С самой нижней полки наугад взял литровую банку с грибами. Подсветил фонариком. Сквозь уже слегка подернутое пылью стекло аппетитно проглядывали сопливые маслята.

— Сейчас вас с лучком да с маслицем и уговорим, — ласково поглядел на грибы Сазонов.

Кое-как выбравшись на свет из погреба, мужчина вытер сбоку пыль. На банке широким скотчем была приклеена самодельная этикетка: «25 августа. Собирали за рекой. Привет медведю».

Улыбка сошла с лица мужчины, а весь он моментально осунулся и как-то сразу лет на десять постарел. Тяжело опустившись на табуретку, поставил банку с грибами на стол.

«25 августа. Собирали за рекой. Привет медведю» — прочитал он еще раз.

Этикетка была написана мелким ровным почерком. Почерком Людмилы…

Она приехала к нему в середине августа. Приехала внезапно, без предупреждения.

— А вот и я, — улыбнулась она, когда Сазонов открыл дверь. – Не прогонишь?

Мужчина стоял, ничего не мог сказать в ответ и лишь глупо улыбался.

— Так и будешь стоять истуканом? – весело спросила она. – Может быть, впустите девушку в свою берлогу?

— Конечно, конечно, — засуетился Сазонов, бросившись наводить видимость порядка в доме.

— Давайте, товарищ майор, я сама приберусь, — насмешливо сказала Люда.

Переодевшись, она энергично заработала веником и тряпкой, лишь иногда бросая через плечо: «Два мужика в доме живут, а порядка у них никакого».

Майор на это молчал, а кот юркнул между ног за дверь – и был таков.

Затем пили чай. Майор, было, поставил чайник, но Людочка наотрез отказалась, заявив, что в деревне чай нужно пить исключительно из самовара.

— Ты сюда насовсем? – набрался смелости и спросил мужчина.

— Не знаю, — честно ответила Людмила. – Как говорится, поглядим – увидим. Но ведь лучше один раз набраться смелости и попытаться, чем потом всю оставшуюся жизнь сожалеть, что даже не сделал попытки.

Познакомился Сазонов с Людмилой в Интернете, когда лежал в госпитале. Это к семейным офицерам приходили жены, дети, любимые девушки, а к нему, к тридцати годам так и не обзаведшемуся семьей, приходить было некому.

Сейчас уже и не припомнить, когда и по какому поводу Андрей в первый раз зашел к ней на страницу в социальных сетях. Нет, и до этого майор заходил в гости на чужие страницы,  но их хозяйки его как-то не цепляли, были неинтересны, а иногда даже навязчивы.

Людмила много шутила, рассказывала разные истории, цитировала стихи. И раненый майор вдруг стал замечать, что если ее по вечерам не было в Интернете, он начинал скучать.

Пока врачи покалеченную в бою ногу собирали по частям, они все эти месяцы переписывались. Но Сазонов так и не набрался смелости пригласить ее к себе. Думал: вокруг молодых и здоровых мужиков вагон и маленькая тележка, а кому нужен вчистую комиссованный из армии старый вояка?

И вот она приехала. Людмила…

Потом они пили чай из самовара.

— Непременно хочу из самовара! Я об этом давно мечтала, — смеялась Людмила.

Сазонов ходил за водой на колодец, суетился, но вскоре внес и поставил на стол в комнате самовар. В комнате стало сразу как-то уютнее. После чая они долго говорили. Сазонов больше слушал, привыкая к интонациям и тембру ее голоса. Откинувшись в кресле, Людмила поглаживала свернувшегося у нее на коленях Батона, смотрела на майора и улыбалась.

Так они и стали жить втроем.

— Вчера ездил в село в магазин, встретил там директора школы. Говорит, что музыкальные работники им нужны – и в детский сад требуются, и в школу. Права у тебя есть, будешь на моей машине на работу и с работы ездить. Пять километров – не расстояние. А если хочешь, буду тебя сам возить. У военного пенсионера времени свободного много, — однажды сказал ей Сазонов.

— Я подумаю, — улыбнулась Людмила.

В августе пошли грибы. Они каждый день уходили в лес, а возвращались с полными корзинами грибов.

Людмила, городская жительница, боялась потеряться в лесу. Сазонов лишь улыбнулся:

— Ты тогда громче кричи.

— Поможет? – взволнованно спрашивала женщина.

— Тут такой случай был, — начинал рассказ Сазонов. – Пошел из соседнего села в лес грибник. Заблудился. Стал кричать: «Ау, ау!» Долго кричал, с чувством. Вдруг чувствует, что его кто-то сзади по плечу постучал. Оборачивается – медведь. Топтыгин: «Чего на весь лес разорался» «Да вот, заблудился, кричу – может, кто услышит…» Мишка ему: «Ну, я услышал. Тебе от этого сильно полегчало?»

Людмила долго смеялась, а когда вечером закатывали грибы в банки, сделала этикетку: «25 августа. Собирали за рекой. Привет медведю».

Потом на все банки она стала клеить такие этикетки – где собирали, когда, что запомнилось.

Сазонов посмотрел в окно. Большая черная ворона села на ветку яблони в саду. Посидела, а затем прокричала что-то обидное, медленно поднялась и улетела. Ворона уже давно улетела, а ветка покачивалась и покачивалась. Сазонов заворожено смотрел на нее и все никак не мог оторваться.

В начале сентября Людмила уехала:

— Позвонили родственники, — сообщила она. – Мой бывший муж тяжело заболел и слег. Я должна быть с ним. Извини.

Молча собирали вещи. Пока майор вез Людочку на железнодорожную станцию, тоже молчали. Сазонов размышлял: «А если бы Ирина, моя бывшая, узнала, что я тяжело заболел, приехала бы она ко мне?»

Ветер шумел в трубе, хлесткие капли дождя били в стекло. В сковороде остывала картошка.

А Сазонов сидел, вспоминал недавно закончившийся грибной сезон и с жалостью думал о тех, кто не нашел в этом бушующем житейском море свою вторую половинку.

Сергей Шивков