«Когда мы были на войне»
Мужики к этой поездке начинали готовиться загодя.
Нет, никто из них, конечно, не лишал себя удовольствия в летней рыбалке, когда на черном бархате неба одна за другой начинают гаснуть звезды, а вода перед рассветом тиха, темна и загадочна. Разве что-то в этом мире может сравниться с плывущим в предрассветный час по реке туманом, сквозь который едва просматриваются рыбачьи лодки? В эти моменты все вокруг наполнено каким-то особым спокойствием и умиротворением. Лишь где-то вдали скрипнет сварливо уключина да шлепнет по воде весло – и снова вокруг тишина. Да и любителей зимнего подледного лова было в их кампании немало.
Но к этой, осенней, последней в уходящем году рыбалке, у всех отношение было особое. Каждый что-то прикупал, перепроверял, заменял. Чем-то манила их, уже взрослых и солидных мужиков, эта осенняя рыбалка. И словно лет по двадцать скидывали они, когда восторженным взором окидывали пламенеющие по берегам реки факелы кленов, разбросанные кровавые капли рябин, проступающие на белом фоне стволов желтые листья берез.
Компания подобралась дружная, ее костяк составляли мужики, которые уже благополучно разменяли полтинник, но в душе, так и оставшись молодыми, по-прежнему не отказывали себе в удовольствии регулярно собираться вместе на рыбалку.
И был в этом едином монолитном строю один недостаток. Малюсенький такой недостаток, одним словом, тьфу, ерунда. Пустяк. Я.
Впервые оказался я среди этих рыбаков еще в детстве, когда мне было лет пять – шесть, не больше. Тогда взял меня в первый раз на рыбалку мой дед, Иван Сергеевич, не только страстный рыбак, но и заядлый охотник. Наверное, думал передать мне свои рыбацкие и охотничьи секреты, так сказать, по наследству. Но ничего из этого не вышло. Как к охоте, так и к рыбалке я оказался равнодушен. Впрочем, как и мой отец.
— И кого я только на свет породил? Вот помру, на кого все это богатство останется! – нередко сокрушался дед, широко поводя рукой на стоящие рядами удилища, разобранные по многочисленным коробочкам и баночкам блесны, крючки и грузила.
Когда два года назад умерла моя бабка, жена Ивана Сергеевича, старик резко сдал, из дома почти не выходил и о рыбалке уже не помышлял. Вот так на моем попечении оказался Дэн – уже немолодой спаниель, с которым дед раньше ходил на утиную охоту.
«Собака не должна застаиваться, а в городе без дела она быстро зачахнет», — сказал дед.
С тех пор я с мужиками и езжу то на рыбалку, то на утиную охоту. Для Дэна радость, для меня – морока.
Кампания меня терпела, но относилась несколько свысока. По-моему, в негласной иерархии даже Дэн стоял выше меня. Он добытчик, настоящий охотничий пес, а я? Так, городской житель, только под ногами путаюсь да небо зря копчу. С удочкой на берегу я не сидел, уловами не хвастался, байки травить не умел.
Вот и сейчас, когда народ после утренней рыбалки стал подтягиваться к костру, а в котелке кипела уха, наш штатный балагур Николай Степанович, которого местный бомонд ласково называл Стаканыч, рассказывал приятелям:
— Ну вот, мальчишки, клев начался такой, что только крючок из воды успевай вытаскивать. Рыба косяком прет и прет, у меня уже рука тягать устала. И вот в этот самый момент у меня вся наживка кончилась. Что делать? Вдруг смотрю, мимо меня уж проползает, а у него в пасти лягушка торчит. Ну, я не растерялся, лягушку эту у него выхватил, на кусочки разрезал и давай снова удить. А ужу этому, в качестве компенсации, из своей флажки капель пять коньячку пятизвездочного накапал. Ну, ладно, сижу, ужу себе дальше. Минут сорок проходит, вдруг чувствую — об мой сапог кто-то трется. Глянул вниз, а там, мальчишки, ужик мой! И из пасти у него четыре лягушки торчит!
Окончание истории потонуло в дружном хохоте. «Мальчишки», у многих из которых были уже не только свои дети, но и внуки, смеялись до слез.
Вскоре подоспела и уха. На некоторое время разговоры смолкли, лишь слышно было, как по мискам стучат ложки, да мужики крякают от удовольствия: «Хороша ушица!»
После ухи рыбаки обязательно пели. Заводила всей кампании, Дмитрий Викторович Плужников, кряжистый мужик шестидесяти лет, ставил миску на брезент возле костра, степенно вытирал усы и бороду, как бы сам себя спрашивал: «Не спеть ли теперь?» И первым начинал песню. Остальные рыбаки подхватывали. И так это у них душевно получалось, просто заслушаешься, ни в какой концертный зал ходить не надо.
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
И я бы тоже думать мог,
И я бы тоже думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой её дымок…
И в такие моменты я жалел, что у меня нет ни глосса, ни слуха. Как бы было здорово присоединиться к этому хору, затянуть вместе со всеми песню…
Но я не думал ни о чем,
Но я не думал ни о чем,
Я только трубочку курил
С турецким горьким
табачком.
Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Но сердце девичье своё
Навек другому отдала.
Солнце тем временем все ползло и ползло вверх, деревья и трава у берега пестрели желтым, зеленым, оранжевым. От костра тонкой струйкой вился дымок, над рекой в каком-то замысловатом танце, словно хлопья сгоревшей на ветру бумаги, метались предвестниками скорых холодов галки.
А песня все летела и летела над рекой.
Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Что утолит печаль мою
И пресечёт нашу вражду.
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне,
Навстречу пулям полечу
На вороном своём коне.
Но только смерть не для меня,
Да, видно, смерть не для меня,
И снова конь мой вороной
Меня выносит из огня.
Едва смолкли последние звуки песни, Дэн, дремавший рядом со мной, поднял голову. На опушке показалась фигура. Сначала я подумал, что это парень, но, присмотревшись, понял, что к нашему костру подходит одетая в камуфляж и резиновые сапоги молодая девушка.
— Здравствуйте, — улыбнулась нам девушка.
— Тася, дочка, здравствуй! – Плужников встал и осторожно обнял девушку своими огромными ладонями. – Присаживайся к нашему столу!
Кто-то доставал из рюкзака чистую миску, кто-то наливал в кружку чай, а Стаканыч ловко кромсал на бутерброды хлеб и колбасу.
Свободное место было только на бревне рядом со мной. Тася села, повернула голову и улыбнулась мне одному:
— Здравствуйте, Тася, — представилась она, протягивая мне свою ладошку.
— Вячеслав, — чуть кивнул я в ответ и пожал девушке руку.
На ее лице совершенно не было косметики (да и перед кем в глухом лесу краситься, перед медведями с лисицами?), но от этого, от этой своей природной красоты, оно делалось только краше. Темные волосы у Таси были стянуты в конский хвост.
Из разговора я понял, что Тася – внучка хорошо всем в нашей кампании известного егеря Михаила Трофимовича Тихонова, который несколько лет назад как преставился. Жила девушка вместе со своей матерью в деревне, в которой из пятнадцати домов жилым остался только их один. Деревня располагалась в такой глухомани, что даже городские жители под дачи не хотели приобретать там дома. Попробуй сюда доберись еще! Нет, старшие братья и сестры звали маму и Тасю к себе в город, но мать отказывалась, а девушка ее одну оставлять не решалась.
— Много ль за утро наловила? – поинтересовался у Таси один из мужчин.
— Дня на два нам хватит, — ответила девушка.
Чуть вздернутый аккуратный носик придавал ей какого-то особого обаяния, а в зеленых глазах у девушки будто бы плескались последние теплые лучики осеннего солнца.
— Так, мужики, что это мы сидим? – всполошился Плужников. – Давайте дочке Михаила Трофимовича гостинчик соберем!
Мужики тут же полезли в свои сумки и рюкзаки, стали бросать на брезент крупы, консервы, чай, лавровый лист, перец, соль, пряники, печенье…
— И рыбкой с Таисией поделимся, — распорядился Дмитрий Викторович. Мужики встали и пошли к берегу, где в садках плескался утренний улов.
«Гостинчик» с трудом уместился в трех огромных рюкзаках.
Плужников посмотрел на меня:
— Студе… Слава, не довезешь Тасю до деревни? Здесь недалеко, километров пять.
Плужников, сколько я его помню, ни разу в жизни меня по имени не называл. Когда я был еще маленьким, звал меня «Пионером», когда поступил в университет – «Студентом». И хотя я уже был аспирантом, успевал пахать на двух работах и неплохо зарабатывать, в негласной иерархии я занимал не только самое низкое положение, но еще и был лишен права называться по имени. И вот нате – будьте: Слава.
В свою «Ниву» я погрузил подарки для Таси и ее мамы, запихнул Дэна на заднее сиденье, усадил девушку и завел машину.
— Только вы мне дорогу показывайте, а то я в вашей деревне ни разу не был.
Тася молча кивнула. Но оказалась она совсем не молчунья.
В дороге мы разговорились. Тася рассказала о своих родителях, братьях и сестрах, о жизни в деревне. И чем дольше мы разговаривали, тем больше мне казалось, что я знаю девушку уже много лет.
Я искоса бросал на нее взгляды. Тася даже в своей камуфляжной куртке, толстых брюках и резиновых сапогах казалась хрупкой и воздушной. Но в то же время ощущалось, что в ней есть прочный внутренний стержень, какого нет даже у многих взрослых мужиков. А еще в ней нет ничего наигранного, показного.
Единственно о чем я пожалел за проведенное в пути время, что дорога так быстро закончилась. Деревня, когда-то многолюдная и обжитая, встретила нас тишиной. Лишь над одной избой курился сизый дымок.
— Вот мы и приехали, — сказала девушка.
Я открыл багажник и стал выгружать рюкзаки. В это время хлопнула дверь калитки, и на улицу выбежал белобрысый мальчишка лет трех – четырех с такими же лучистыми, как и у Таси глазами. Следом за ним семенила пожилая женщина.
— Познакомьтесь, — улыбнулась Тася, — это моя мама и сын Егорка.
— Сын? – глупо спросил я.
— Да, четыре года назад я вышла замуж, через три месяца муж ушел в армию. На учениях произошел несчастный случай… Вот теперь мы вдвоем с мамой воспитываем Егорку.
Меня пригласили в дом, отказываться было неудобно. Угостили блинами, медом. За разговорами время прошло быстро. Часа через полтора я собрался в обратный путь. Попрощался со своими новыми знакомыми, пряча глаза, пожал Тасе руку.
Я ехал назад и своим до безобразия фальшивым голосом пел, нет, скорее орал:
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене!
Примерно на половине пути я резко ударил по тормозам. «Нива» обиженно заскрежетала, а дремавший на заднем сиденье Дэн недоуменно поднял голову.
— Да что я делаю! – выругал я сам себя. – Настоящий отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал! Или трудностей испугался? Слабак!
Я повернул машину и рванул в сторону деревни.
…Тася шла от колодца с ведрами, полными воды. Увидев меня, она уронила ведра и застыла, не сводя с машины своих зеленых глаз.
Вместе с Дэном я выскочил из «Нивы» и побежал навстречу девушке. Навстречу своему счастью.
Сергей Шивков