Расскажи мне, папа, о войне

Мой отец, Михайлов Николай Иванович, семнадцатилетним деревенским пареньком из с. Пески Поворинского района Воронежской области был призван летом 1942 года в армию, когда фашисты прорвались к Воронежу, и закончил войну в Берлине на площади Штеттинского вокзала.

Важного узла обороны Берлина, так как от него шло железнодорожное сообщение со всеми вокзалами Берлина. Берлинскую операцию начинал с полным расчетом – 7 человек. К вокзалу он подошел один со своей любимой пушкой 76 мм (ЗИС-3). Остальные были или убиты или ранены.

 Берлин. Штеттинский вокзал. Здесь встретил Победу мой отец.

Как и всякого фронтовика, моего отца трудно было разговорить на тему войны. Бывало, я выбирал момент, когда отец выпивал. После третьей рюмки я начинал приставать к отцу: «Пап, расскажи про войну. Сколько ты фашистов убил?»

Отец только тяжко вздыхал, наливал очередную рюмку и чаще всего был один ответ:

— Эх, сынок, ни дай Бог тебе пережить это. Война — по кино все брехня. Война это кровь, боль, грязь и страх.

Когда под Секешвехерваром (место контрнаступления двух танковых дивизий СС под о. Балатон) отец увидел грохочущею армаду танков, идущих на позицию его орудия (он был наводчиком противотанковой пушки ЗИС-3), как он выразился, «Я понял выражение волосы встали дыбом. У меня шапка приподнялась». Он подбил два танка, но и сам получил контузию. За тот бой его наградили орденом Славы третьей степени. Он уже был опытным воином. А тогда, летом 1942, дали на сборном пункте семнадцатилетнему пацану винтовку Мосина, которая была выше моего отца. Неделю погоняли в штыковую, научили окапываться и стрелять из винтовки (хотя чему можно научить за неделю сельского паренька?) и в составе маршевой роты погнали на фронт. Они тогда совершили 50 километровый марш. Рядом с ним в шеренге шагал дед. Я у отца спросил, и сколько деду было лет? Да лет 45. Это такое впечатление было у мальчишки о человеке, воевавшем с первого дня войны. На одном из привалов этот «дед» научил отца большему, чем в учебке. Ты сынок запомни, наставлял «дед», никогда перед боем не пей водку. Человек после нее дуреет и не может реально оценить обстановку. За всю войну перед боем отец отказывался от положенных «наркомовских», если и выпивал, то только тогда, когда часть находилась в тылу.

Во-вторых, когда привал, что ты сынок должен сделать? Разуться, отвечал отец, чтобы ноги отдохнули, перекусить. Нет, говорил дед, ты должен первым делом выкопать окопчик, чтобы спрятаться во время налета. А если самолеты налетят, то не бегай в поисках укрытия, так тебя скорее убьют. Или осколком, или взрывной волной, или из пулемета. А ложись на матушку землю и жди окончания налета, на панику фашисты и рассчитывают.

Много раз вспоминал отец добрым словом наставления деда. Особенно про окопчик. Когда его полк вышел к Днепру для его форсирования, все после тяжелого марша повалились отдыхать, а отец стал рыть окопчик. Многие надсмехались над отцом, ведь у Советской Армии было полное господство в воздухе. Но стоило нашим истребителям уйти на дозаправку, как тут же из облаков вывались Юнкерсы и стали бомбить переправу и скопление войск. Отец в свой окопчик. Когда кончилась бомбежка, на нем в окопчике лежало еще три бойца.

И вот маршевая рота прибыла на фронт. Как только объявили привал, все повалились на землю и уснули. Благо лето было жарким. Рано утром их растолкали и повели в траншею переднего края. Вышел комбат, сказал враг вон там и вы, мать вашу, в атаку вперед на врага. Без артподготовки, толпой на пулеметы. Только в Красной Армии на начальном этапе войны применялась тактика «массированного удара пехотой». Ни артиллерией, ни авиацией, как это делалось другими армиями, а живыми людьми подавлялись огневые точки.

Офицеры стали выталкивать нас из траншеи. Пинками, за шиворот и толкать вперед. Отец бежал, ничего не видя, только мат, пулеметные очереди и тут удар, как бревном по ноге. Он упал и не мог двигаться, штанина сразу намокла от крови. Отец перетянул рану из индивидуального пакета. Лежа осмотрелся, кругом трупы и стоны. Видит, красноармеец на карачках ползет и шарахается из стороны в сторону.

— Браток, ты чего шарахаешься?

— Да мне землей от взрыва глаза засыпало. Ничего  не вижу.

— Меня в ногу ранило, не могу двигаться. Ползи на мой голос.

Отец взобрался ему на спину и стал подсказывать, куда ползти. Так  они и вышли с поля боя.

Это было первое ранение отца пулей в бедро левой ноги. За время войны отец был трижды ранен и дважды тяжело контужен. После первого ранения отца направили учиться на наводчика 45 мм противотанковой пушки (как шибко грамотного, все-таки окончил 7 классов).  Известной, как сорокопятка, а среди солдат – страх врагу, смерть расчету. Они располагались на передовой вместе с пехотой и первыми принимали танковый  удар немцев. Поэтому противотанкистам начисляли тройное денежное довольствие. Но вскоре прошло перевооружение, и отец получил противотанковую пушку ЗИС-3, 76-мм пушка. Даже спустя много лет после войны, он с любовью вспоминал о ней. Легкая, мощный снаряд, а еще поступили подкалиберные и кумулятивные снаряды. С такой пушкой и снарядами почти на равных можно было воевать с «Тиграми». «Почти», потому что, чтобы пробить лобовую броню «Тигра», его надо подпустить на дистанцию 200 метров.  Какую же нужно было иметь выдержку и смелость, чтобы 60 тонн железа, изрыгающего огонь из пушек и пулеметов, подпустить почти вплотную. А дрогнешь, промажешь с первого выстрела, времени сделать второй не будет. Железная махина раздавит и тебя, и пушку.

Как-то спросил отца:

— Пап, а чего ты больше всего боялся на войне: быть убитым, искалеченным?

— Да об этом в горячке боя как-то и не думалось, но когда фашисты очень прижимали, боялся попасть в плен или пропасть без вести.

— Так без вести, это же не убит, просто командир не имел сведений о тебе после боя. А ты может уже в госпитале.

—  Так в том-то и дело. Накроет твое орудие снарядом. После боя командир дивизиона спрашивает, кто видел мертвого Михайлова. Мертвое тело никто не видел, а тебя уже из соседнего санбата вытащили с поля боя. А после санбата в тыл, а после выздоровления могут направить и в другую часть. Или вот, когда началась операция по освобождению Белоруссии, нашу батарею и танки с пехотой бросили в прорыв  по гати, проложенной саперами по болоту. И был один приказ – вперед и ни в коем случае не останавливаться. Потому что при остановке техника могла провалиться в болото. И если солдат поскользнулся и упал, то через пять минут от него остается розовое пятно в болотной жиже и клочья шинели. А через час бой и об этом солдате забыли. И домой к нему полетело извещение, что пропал без вести. А это приравнивалось к сдаче в плен, и родственники лишались прав гражданина СССР. То есть, не выплачивалась пенсия по потере кормильца, дети не могли поступать в учебные заведения и т. д.

Отцу повезло с командирами. Два раза на него приходили «похоронки». Два раза его мать, а моя бабушка Феня оплакивала сыночка, а сыночек уже строчил из госпиталя письмо, что жив и здоров.

Вот такая она, война, глазами простого солдата, совершившего Великий Подвиг, победившего в Великой войне. Это малая часть воспоминаний моего отца и мы, дети и внуки Победителей, должны сохранять память об их Подвиге, быть Хранителями Памяти.

А. МИХАЙЛОВ, инженер-ракетчик