Минувших лет живая память

Татьяна Иванова позвонила в редакцию 13 января, поздравила сотрудников газеты с профессиональным праздником и обмолвилась, что ее дядя – Николай Андреевич Котов был первым редактором «районки». Вот это удача!

 

Интересно узнать подробности о коллеге, стоявшем у истоков «Нашего времени». Договариваемся о встрече.

Татьяна Петровна приглашает в гости. Встречает чаем с королевской ватрушкой и начинает свой рассказ о нескольких поколениях семьи Котовых. Послушаем?

— Я – четвертая дочь в семье Петра Андреевича и Августы Васильевны Котовых. Родилась в 1942 году. Две старшие сестры, Зинаида и Валентина, были на войне. Еще одна, Римма, посещала детский сад. Я была слабенькой, часто болела, за мной ходила сестра отца – «няня Маша».

Папа с ранних лет готовил к школе. Делал из оберточной бумаги альбом, разлиновывал и, уходя на работу, оставлял задания, вернувшись, проверял. Спрашивал строго, за невыполнение полагался домашний арест.

Сколько себя помню, я мечтала стать учителем, как мама. И стала. Но не сразу. Поступить в вуз после школы не получилось. Заболела во время экзаменов. Пришлось поработать на Тейковском ХБК и снова готовиться к экзаменам. На сей раз судьба оказалась благосклонна.

После окончания первого курса вышла замуж за студента Ивановского энергоуниверситета. С будущим мужем Альбертом Ивановым познакомились на комбинате. В день последнего звонка родила первенца Андрея. И спустя три месяца отправилась в п. Коряжма Архангельской области. Муж получил распределение на ТЭЦ, я – в школу.

В маленькой комнате общежития началась наша семейная жизнь. Со временем перебрались в малосемейку. Родился второй сын – Александр. А когда началось строительство Криворожской ГРЭС, уехали на Украину.

Однажды, работая в школе, я сильно охрипла, не могла говорить. Врач порекомендовал сменить профессию, так я оказалась в энергетике. В одном цехе с мужем, в одной смене.

Дети росли самостоятельными, рано научились пользоваться плитой. Придем с ночной смены, завтрак – на столе. Ложились спать, ребята на дверь вешали листок, чтобы нас не тревожили. Работа была ответственная и тяжелая.

И опять подвело здоровье, из-за аллергии пришлось менять место жительства. Выбрали Сургут. Когда приехали, строительство ГРЭС шло полным ходом. И снова мужская, физическая работа – машинист-обходчик турбинного оборудования. Только представьте масштабы: ГРЭС обеспечивала теплом станцию и 58 объектов в округе, поставляла три вида воды. Самая крупная в мире тепловая электростанция.

Летело время, росли дети, оба сына окончили энергоуниверситет. Пошли по стопам отца. Старший связал свою жизнь с программированием, младший работал на атомной станции. А мы вышли на пенсию и в 1997 году вернулись на малую родину, в Тейково, где прошло детство, где всю жизнь жили родители. Мама – учитель начальных классов школы №2. Папа – начинал на комбинате, работал начальником ОТК торфопредприятия, заместителем директора ремесленного училища трудовых ресурсов, участник Великой Отечественной войны, после ее окончания трудился директором интерната для инвалидов войны в д. Вантино, инспектором контрольно-качественного пункта на ХБК.

Татьяна Петровна хранит вырезку из Тейковской газеты «Ленинский путь» за 10 июня 1971 года, в которой Рудольф Горбушев пишет, что «возраст» текстильной династии Котовых перевалил за 220 лет. На фабрике Каретниковых работали его отец, мать, братья, сестры.

У папы было шесть братьев и сестер. Старший – Николай Котов – первый редактор Тейковской районной газеты. Часто приходил в гости, светловолосый, в темной рубашке, всегда серьезный. Скупые детские воспоминания.

У Николая Андреевича – трое детей: дочь Людмила, работала заведующей детского сада №9, сыновья Виктор – завхозом на даче Н. Островского в Щелыкове и Владимир – летчик, жил в Киеве. Связь с родственниками по линии Котова Н.А. потеряна, когда он родился, неизвестно, умер в 1949 году.

Спасибо за ваши воспоминания.

И еще. В семейном архиве Татьяны Ивановой хранится история 521 стрелкового полка 133 Смоленской дивизии 31-й армии, которую записал ее отец – Котов Петр Андреевич. Татьяна Иванова поделилась с редакцией газеты «Наше время» записями. В Год защитника Отечества читать их особенно трогательно.

 

Наталия Антонюк

 

Предлагаем вниманию несколько страниц, чтобы проникнуться духом того времени. Опубликовать полностью объемный труд, к сожалению, не позволяет формат газеты.

 

Из истории 521-го полка

«Запись истории 521 с.п. началась с 10.04.1943, когда полк стоял в обороне в Издешковском районе Смоленской области под деревней Лустино и речки Вопец. Полк проводил большую работу по укреплению обороны. Рыли с утра без перерыва окопы размером 140 см на 180 см. Был март месяц, земля мороженная и вся с галькой. Ни лопата, ни кирка, ни лом не могли быстро выбирать землю, а норму командование установило в начале 6 п/м, потом 9 п/м, а потом 12 п/м. пока не углубились мы в землю, противник с возвышенной части своей обороны систематически поливал из пулеметов, а когда от их взора углубились, начал нас обстреливать шрапнельными снарядами, и ежедневно у нас были потери живой силы – раненые и убитые. Оборону – рытье окопов вели более месяца на чистом незащищенном месте. Находились в обороне до 12 августа 1943 г.

Мне пришлось быть однажды в «секрете». Разводящий сержант (фамилии не помню) повел меня в сторону от обороны на смену другого бойца Карпикова на нейтральную полосу, откуда был хороший обзор укреплений противника на другой стороне реки Вопец.

Когда незаметно подошли к бойцу Карпикову, он лежал тяжело раненый. Разводящий расспросил его, что случилось? Карпиков рассказал, что группа фашистов кучно шла, видимо в разведку, и прямо на нашего бойца. У него созрела мысль, что из автомата он не справится с большой группой, и ему грозил плен. Принял решение обороняться ручными гранатами.

Как рассказывал Карпиков, подпустив метров на 10, он бросил гранату, после взрыва фрицы попадали на землю, он бросил 2-ю гранату, а после открыл стрельбу из автомата. Фрицы были обескуражены, в спешке подобрали раненых, а может и убитых, и, отступая назад, тоже открыли стрельбу, и Карпиков был ранен в руку и ногу. Ему мы оказали помощь, и разводящий приказал лежать, а меня повел в другую сторону, метров на 300, и приказал вести наблюдение за противником и их передвижениями из блиндажей и дзотов, а сам отправился за Карпиковым увезти его в тылы. За время четырех часов в секрете я наблюдал; стреляли из минометов по тому месту, где немцы наткнулись на Карпикова.

Однажды по поручению командира роты ст. лейтенанта Жуб я отправился в тыл и вдруг в кустах услышал, что мне велят быстро убегать вперед.  Я заметил на березе высоко сидящего сержанта Соколова из 76 м/м батареи, который с биноклем корректировал внизу на земле находящихся других бойцов. А на земле в наклонном состоянии установлен был ящик и в нем какой-то снаряд. Один из бойцов зажигал бикфордов шнур, соединенный с ящиком-снарядом, и вскоре произошел взрыв, снаряд вырвался из ящика в сторону фашистской обороны и при падении взрывом поднял в воздух комья земли и поднял вверх бревна и доски. Видимо, прямой целью снаряд попадал в блиндаж или дзот. Этот вид снаряда, мне рассказывали артиллеристы, назывался Ванюшей и весил до 100 кг.

9 августа 1943 г. меня, связного комбата Красильникова и еще одного бойца вызвали в штаб, и майор Кучухидзе дал нам задание выйти на другой участок обороны в деревню Кузнецово. Идя по лесной дороге, как указано на карте, вдруг в кустах раздалось «Стой», вышли к нам два бойца, спросили пароль, мы ответили, а пароля этой части мы не знали и нас эти два бойца повели в свою часть. Там мы все объяснили, но это не помогло, и нас разоружили, изъяли все металлические вещи, ножи, иголки, шнурки из ботинок, ложки и др. и поместили в подвал разрушенной церкви. Трое суток на наши протесты никаких результатов не было, мы были лишены связи с нашим командованием, и лишь на 4-е сутки нас нашел комсорг полка Шульгин и поставил на новый участок обороны под деревней Боровлево-Дарино.

И вот 29 августа настал день, ожидавшийся нами почти пять месяцев в обороне, день нашего наступления. Утром было еще темно, когда пошли в атаку. Вскоре рядом со мной упал боец Веселовский, раненный осколком мины. Я поднял его и отвел назад, где передал санинструкторам, а, догнав ряды своих, вскоре упал еще один, в суматохе я еще не рассмотрел, а когда повел его назад, увидел м.л. комсорга батальона Ровнова. Пуля попала в каску, лобовую часть, но не глубоко. Передав его санитарам, догнал свои ряды. После сильной атаки заняли окопы немцев. Что мы в них видели: пустые бутылки разных вин, обертки из-под шоколада, печенья, сигареты и другой хлам. Но долго нам быть в окопах не приходилось, враг всеми силами пытался нас выбить из занимаемых позиций, так как у нас впереди была задача сломить противника. Овладев обороной противника, у деревни Боровлево, открывался путь к городу Ярцево.

Атаки к Ярцеву длились около двух недель, и, лишь измотав противника, они были вынуждены отступить, а наш полк, преследуя по пятам фашистские части, 17 сентября 1943 г. овладел текстильным городком Ярцево. Но враг продолжал нас все время беспокоить артиллерией и другими видами орудий, а это несло большие потери живой силы.

В Ярцеве продержались три дня, а дальше в наступлении на врага вынуждали его отступать.

У нас в частях было настроение огромной важности, работа партийных организаций мобилизовала бойцов и командиров на овладение старинным городом Смоленском, ведь у фашистского командования Смоленск считался проходными воротами на Москву. Сражение за этот город было кровопролитным. В сражении за этот город стояли большие трудности для полковой артиллерии. Город был закрыт от нас большой возвышенностью и, чтобы, осилить эту высоту, требовалась помощь пехоты: помочь конной тяге перевалить высоту. Это было успешно выполнено, и артиллеристы сделали свое дело, обеспечив пехоте путь за овладение Смоленском.

25 сентября Смоленск был освобожден. Какое огромное стремление наших бойцов быть в Смоленске, показала переправа через водный рубеж по бревнам, сваям и другим остаткам разрушенного деревянного моста, а многие в одежде и вплавь.

Какая тяжелая картина открылась нам в городе! Его и не было, он весь был разрушен варварски, догорали здания, дымились склады и другие постройки.

Мы группой собрались у одного здания, вокруг рев мотора, на небольшой высоте пролетал фашистский самолет, видимо для разведки. Я и другие выпустили в него несколько выстрелов, но вреда ему, видимо, не причинили, так как заряды были простые.

Не задерживаясь в Смоленске, пошли вперед. В сосновом бору километрах в пяти на дороге встретилось двухэтажное большое здание, остановились и осмотрели вверху и в подвалах. Кроме огромного количества порожних бутылок, лежали бумажные снаряды агитационного характера. Подъехавший на коне зам. командира полка майор Николаев, ознакомившись с бумажными снарядами, приказал мне их сжечь на костре.

Выйдя из соснового бора, я увидел Днепр, а 30 сентября мы вышли к деревне Бодуны на берегу Днепра. Вскоре здесь собрался целый корпус для распределения сил. Деревня каким-то чудом была цела, ее не спалили. Все бойцы были свободны и устремились к Днепру искупаться, постирать белье. Но у немцев возникла необходимость сделать разведку самолетом «Рама», так мы ее называли (Фокке-Вульф).

Не предвидя никакой беды, занимались, кто чем. Я нашел курочку с переломанными ногами и, чтобы избавить ее от мученья, решил в котелке сварить ее на улице. В это время мимо проходил парторг полка Топчиев, он спросил, что я делаю. Узнав, что варю курочку, обещал через час прийти ко мне, а сам пошел в штаб, стоявший на правом берегу Днепра.

Вскоре после ухода Топчиева в небе появились 25 самолетов — фашистских бомбардировщиков и на скопление в деревне автомашин со снарядами и другой техники и бойцов самолеты стали бросать бомбы. Близ моего костра находился крохотный погребок. Я и еще пять человек залезли от бомбежки туда. От бомбежки в автомашинах стали рваться снаряды и загораться дома.

В крайнем доме были помещены раненые и больные, а дом стал загораться. В этот момент новый заход фашистских самолетов, а мимо нашего погребка бежала санинструктор 2 с.б. Тамара (любовь Красильникова). Мы ей кричим и зовем к себе, т.к. бомбы опять рвутся. Но она, видя горящий дом, не слушала нас, и вот очередная бомба, и осколками Тамару ранило. Мы из погребка выпрыгнули к ней, осмотрели серьезное ранение, своими полотенцами ей ранение перевязали. А в этот момент верхом на лошади проезжал воспитанник полка, брат погибшего зам. комполка по строевой части. Мы его остановили и приказали раненую отвести в медсанбат. С трудом вчетвером ее посадили на лошадь, и паренек вдвоем поехал с Тамарой. А самолеты немцев продолжали налеты.

Вскоре крайний дом стал загораться рядом с нашим погребком, а во дворе стояли два коня с телегами. Одна полит-аппарата, а другая повозка Особого отдела, ездовые Шумаков и Купраянов где-то от бомбежки хоронились. Я подбежал к воротам, распахнул их, вывел обе повозки, одну привязал к другой и поехал вдоль горящих домов назад.

Вскоре и ездовые ко мне подбежали, а в это время, около 16 часов, все небо были закрыто нашими истребителями, летевшие очень низко над землей в ту сторону, откуда нас бомбили фашисты. Я даже выругался «где вы, черти, были раньше, когда немецкие самолеты налетали на нас»!

После этого все пришло в порядок, скопившиеся части направились по своим направлениям.

Меня вызвал начальник п/о дивизии полковник Шифрин Г.И. и приказал найти парторга полка ст. лейтенанта Топчиева, пропавшего при налетах немцев, и его полевую сумку. Выяснилось, что при налетах авиации часть штаба переправилась на левый берег Днепра в большой хвойный лес. Я в лесу искал долго и встретил санитаров, собиравших раненых и убитых. Они сказали мне, чтобы я шел в деревню километров 15 от д. Бодуны, в медсанбат и там искал.

Топчиев был там, лежал с забинтованной головой, а врач мне сказал, что ранение смертельное, и выдал его полевую сумку, в которой были партбилеты и награды погибших. Полковник Шифрин приказал мне найти ст. лейтенанта Рулева, который находился в трофейной команде, и его представить Шифрину.

Все было мной исполнено, и я возвратился в свое подразделение под деревней Новое Гончарово (она сожжена была).

Затем с боями подошли к д. Новая Тухиня (БССР), тоже была немцами спалена».

 

Петр Котов