Там, где рождается новый день
Когда мать открывала нараспашку окна и двери, начинала драить полы и менять занавески на шторах и белье на кроватях, это значило, что скоро снова приедут дачники.
Дачниками мама называла приезжающих на лето в село городских жителей. Она объяснила Женьке, что люди в городах живут в больших каменных домах, дышат выхлопными газами от автомобилей. А зимой горожане ходят по улицам, которые дворники посыпают всякой химической гадостью, которая разъедает обувь. И едва дождавшись отпуска, городские жители вместе со своими детьми на лето переезжают в сельскую местность, где проводят время на свежем воздухе, гуляют по лесам и полям, купаются в речке.
Женьке было очень жаль горожан, но она не понимала одного: если им так плохо живется у себя, почему они не переедут жить в села и деревни насовсем?
Сколько девочка себя помнила, к ним на лето неизменно приезжала одна и та же семейная пара. Мужа звали Илларион Вячеславович, а его супругу – Екатерина Львовна. Фамилия у семейной пары была Полонские. Илларион Вячеславович однажды рассказал, что он художник, пишет портреты, пейзажи и натюрморты. Свои картины он хранит дома, но периодически устраивает выставки. Это означает, что он иногда вывозит картины в специальное помещение, развешивает на стенах, а люди приходят и на них смотрят.
Женька к организации выставок относилась положительно. Сколько картин за всю жизнь Илларион Вячеславович? Сто, двести, тысячу? Ладно, пусть будет сто. Если картины маленькие, их еще можно на балкон выставить или там на шкаф закинуть. А с большими чего делать изволите? Они ведь постоянно под ногами будут путаться, а хозяева и гости об них спотыкаться.
К своим дачникам девочка относилась хорошо. Дело в том, что за каждый месяц проживания Полонские платили им деньги. А когда в конце осени они уезжали в свой пыльный город, мама брала Женьку в райцентр, где ей покупали новую школьную форму, спортивный костюм, туфли, кроссовки и канцелярские принадлежности.
В общем, с дачниками им крупно повезло. Во-первых, они культурные и, что немаловажно, непьющие. Во-вторых, не жадные. Некоторые вещи, которые они с собой на лето привозили, а потом они им становились не нужны, Илларион Вячеславович и Екатерина Львовна дарили Женьке. В-третьих, были они бездетные. В смысле, дети у них были, но они давно выросли и предпочитали лето проводить не в деревне, а на морях и на заграничных курортах. Об этом Женьке тоже рассказала Екатерина Львовна.
Сама Женька против детей ничего не имела, но мама объяснила, что дети у дачников бывают разные. Вот, например, у Шадриных городские снимают половину дома. Сами ничего, но вот их сын, четырехлетний Игнат, всем уже надоел. Родители перед приездом в село купили ему барабан. С тех пор малец, кривоногий, слюнявый и пузатый, ходил по улице и со всей дури лупил в барабан палками. Соседи жаловались, что от этого бесконечного стука у них болит голова, перестали нестись куры, а у коров упали надои. Но Игнат, красный как помидор от возбуждения, бил и бил в барабан с утра и до вечера.
Нет, у Женьки с мамкой дачники были тихие. Екатерина Львовна целыми днями сидела в кресле-качалке и читала книги. Иногда она пила чай, а после обеда спала на веранде. Илларион Вячеславович, который очень гордился, что свой род ведет от каких-то очень жутко знаменитых и богатых польских дворян, целыми днями писал картины.
Женька хоть и перешла пока что только в шестой класс, но уже знала, что правильно говорить «пишу картины», а «не рисую». Это ей прошлым летом объяснил сам Илларион Вячеславович. Когда она спросила у потомка древнего польского рода, какие картины он рисует, Илларион Вячеславович надулся и два дня ее не замечал. Но потом все же оттаял, очевидно, сделав скидку на возраст, и пояснил, что про художников надо говорить «пишет картины».
На даче Илларион Вячеславович пребывал в трех разных состояниях души. Первое он сам называл творческое. Это когда художник никого не замечал, весь день не отходил от мольберта, установленного прямо посреди картофельного поля, и что-то писал, писал, писал. Второе состояние его жена называла «кризис», закатывая при этом к небу свои карие глаза. Когда художник пребывал в таком состоянии, всем полагалось прятаться и не попадаться ему на глаза. Сам же художник в это время в состоянии глубокой задумчивости бродил вокруг мольберта, заложив руки за спину и что-то бормоча себе под нос. Ну и третье состояние: «Илларион Вячеславович изволят пребывать в хорошем состоянии духа». (Это тоже характеристика, данная однажды мужу Екатериной Львовной.)
В добродушном состоянии художник нравился Женьке больше всего. Он много шутил, громко смеялся над своими же шутками. А еще подробно объяснял девочке, как готовить масляные краски, правильно держать кисти, для чего используют палитру.
Этим летом девочка ждала дачников с особым нетерпением. Дело в том, что в прошлом учебном году она записалась в школьную изостудию. Писала гуашью, акварелью, карандашом. Мечтала и масляными красками поработать, но те были очень дорогие. И за то время, пока Женька училась в пятом классе, она изрисовала несколько толстых альбомов. Рисовала она все подряд: учителей, одноклассников, реку, лес, небо с облаками, поля. Руководитель изостудии Наталья Александровна девочку хвалила, ставила другим в пример, но Женька хотела услышать мнение о своих работах из уст знаменитого художника Полонского.
Вот только когда ты чего-то очень ждешь, это все никак не происходит. Вот и Полонские приехали этим летом на неделю позже обычного. Оказалось, что Илларион Вячеславович сначала выставлял свои работы в галерее в Вене, а потом заехал в Милан, где ему вручили награду за одну из его картин. Но даже когда художник с женой приехали на отдых, девочка сразу не стала Иллариону Вячеславовичу подсовывать свои альбомы. Как говорила мама, нечего со свиным рылом лезть в калашный ряд.
Женька дождалась, когда Илларион Вячеславович находился в состоянии №3, то есть пребывал в хорошем состоянии духа, и только после этого рассказала, что теперь тоже пишет картины.
— Ну что ж, Евгения, тащите сюда свои шедевры, поглядим, — усмехнулся художник.
Возможно, девочка ожидала, что, увидев ее пейзажи и натюрморты, Илларион Вячеславович замашет от восторга руками и закричит: «Гениально, гениально! Срочно организовываем международные выставки! Берем билеты в Лондон, Брюссель, Прагу и вылетаем первым же рейсом!»
Но ничего Женькин дачник не закричал и руками не стал размахивать. Просто вернул альбом девочке и произнес: «Н-да, Евгения, что я вам могу сказать? Продолжайте работать, набивайте руку, вырабатывайте свой стиль и ищите свою тему». И все.
Женьке стало даже обидно за себя и за свои работы. Поэтому она решила во что бы то ни стало доказать этому городскому хлыщу, что она тоже не лаптем щи хлебает. Она сделает так, что добьется его похвалы! Идея пришла быстро.
Еще прошлым летом Полонский признался, что хотел бы рано утром забраться на Синюю гору, которая располагалась за лесом в нескольких километрах от села, встать на обрывистый берег реки и запечатлеть момент, когда солнце выходит из-за горизонта и рождается новый день. «Но с моей комплекцией, дорогая Евгения, об этом остается лишь мечтать», — вздохнул художник, похлопав себя рукой по довольно объемному животу.
И вот теперь Женька решила: завтра встану пораньше, дойду до горы, найду место, где рождается новый день, и вот тогда дачник по-другому запоет!
Девочка легла рано, но сон все никак не шел. Через приоткрытые окна долетали звуки угасающего дня: бой барабана, обрывки разговоров, собачий лай… А затем все потонуло в густой вязкой тишине. Женька закрывала глаза и перед ней возникали картины берега, на который она собиралась отправиться поутру. И образы эти были настолько реальными, разноцветными, что сердце принималось учащенно биться, готовое вырваться наружу. Но вскоре девочку сморил сон.
Проснулась Женька рано, наверное, никогда еще в своей жизни ей так рано не приходилось подниматься. Прислушалась. В соседнем дворе слышалось сонное бормотание кур, где-то раздался грустный вздох коровы.
Женька вскочила, быстро оделась, достала из-под кровати рюкзачок, с которым ходила в школу. В нем уже были заранее сложены краски, карандаши, чистые альбомы. Выпрыгнув из окна, девочка добежали до калитки, осторожно, стараясь не скрипеть, отперла ее и так же бесшумно выскользнула на улицу.
Деревня спала глубоким предзоревым сном. Даже петухи угомонились и не кричали, а листья на ветках деревьев застыли недвижимо.
Путь до горы был неблизкий, километра четыре. Женька там никогда не бывала, но знала, что надо выйти за деревню, пройти по грунтовой дороге через поля, а затем свернуть с главной дороги налево и лесом по тропинке выйти к реке. Быстро миновав поля и зайдя в лес, девочка поежилась. Среди сумрака сосен было холодно и мрачно.
А тут еще совсем некстати вспомнилась легенда, что раньше, в стародавние времена, в этом лесу шастала шайка разбойников. Лихие люди грабили проезжающих мимо купцов и бояр. И хотя это было лет триста назад, да и взять кроме красок и кисточек у нее было нечего, девочка припустила по тропинке во весь дух. Летела так, что только ветер в ушах свистел.
Опомнилась Женька лишь тогда, когда выскочила к подножию холма, который местные жители и прозвали Синей горой. Карабкаясь на вершину, девочка хваталась за кусты и стволы молодых берез, растущих на холме. Подошвы кроссовок от утренней росы скользили, а один раз Женька не удержалась, поскользнулась и больно ударилась о камень коленкой. Но даже после этого она не прекратила свое восхождение.
Минут через двадцать она оказалась на самой вершине Синей горы. Да, прав был художник, только в таком месте может зарождаться новый день. С обрывистого берега холма открылась такая красивая картина, что сердце девочки принялось отстукивать больно, с оттяжкой. Женька хотела глубоко вздохнуть, но не могла – настолько заворожил ее вид с горы.
Девочка быстро скинула рюкзак, достала кисти, краски, альбомы. Увидела небольшой валун, бросила на него свою куртку и села на камень. Женька понимала, что нельзя медлить ни минуты, так как скоро взойдет солнце и начнется новый день.
Небо над головой было еще темным, затем оно постепенно светлело, а у самой линии горизонта уже была едва видна тонкая линия, по цвету которую можно было сравнить разве что с розоватой мякотью неспелого арбуза.
Женька приладила на колени специальную дощечку, с которой ходила на пейзажи, приколола альбомный листок и окинула взглядом окружающую ее местность. Она еще раз постаралась запечатлеть в голове плавный изгиб сонной реки, серебристо поблескивающий, словно рыбья чешуя. Бьющуюся о камни и пенящуюся мелкими барашками прибрежную воду. Тыкающихся носами в тихой прозрачной заводи мальков. Купол полуразрушенной церкви с покосившимся крестом на противоположном берегу реки.
На мгновенье девочка подумала: «Смогу ли я все это точно изобразить? Хватит ли у меня умения?» Но отступать было поздно. Не возвращаться же с позором домой. Хотела что-то доказать художнику? Действуй!
Женька решительно взяла кисточку, обмакнула в краску и решительно нанесла на лист бумаги темную полосу предрассветного неба…
Возвращалась девочка домой в приподнятом настроении. Сколько времени она провела на горе, не могла сказать точно. Но главное – сделала задуманное. И сейчас в рюкзачке была не одна, а целых пять картин с изображением места, где рождается новый день. Едва начав писать, Женька поняла, что одной картиной здесь не обойдешься. Утренняя природа так стремительно менялась, что девочка, едва закончив одну работу, тут же принималась за другую. И было очень удивительно: ты сидишь на одном месте, а мир перед тобой меняется, играя все новыми и новыми красками.
Девочке снова стало жаль городских жителей, которые весь год живут в своих унылых каменных домах и лишены возможности видеть такие удивительно красивые места. Места, где рождается новый день.
Сергей Шивков