Была война, была Победа
Ия Борисовна Сурикова принадлежит к поколению “детей войны”, ее воспоминания мне удалось записать в режиме самоизоляции по телефону, а фотография нашлась в редакционном архиве.
В марте 2020 года в городской думе прошла встреча трех поколений, главными героями которой стали женщины, пережившие тяготы Великой Отечественной войны. Ия Борисовна – одна из участниц встречи.
— Родилась я 1 мая 1933 года в Гудермесе, — начала свой рассказ моя собеседница. – Отец Борис Метлин работал врачом в Чечне, тогда помогали союзным республикам. Как позже вспоминал папа, после демонстрации собрались коллеги на застолье и стали выбирать мне имя. Хозяйка квартиры, у которой родители снимали жилье, была русской, верующей женщиной и предложила назвать Ией в честь преподобной мученицы, жившей в Риме в средние века. Она и стала моим ангелом — хранителем.
Со временем отца перевели в Камышин, где до войны родились две моих сестры Римма и Светлана. Из Камышина отец ушел на фронт, а мама решила перебраться к родителям в Ставрополь. Младшая из сестер жила у бабушки, ее оставили, когда мы приезжали в отпуск, как раз в июне 1941 года. Я помню, как позже мы с мамой и Риммой пытались покинуть Камышин, ехали на поезде, вдруг он остановился, дорога оказалась разбита. Наши войска отступали, военные расчеты готовились к встрече немецких танков. Мама на коленях умоляла военных помочь. Молодой офицер, судя по акценту белорус, явно нарушая устав, махнул рукой, и солдаты подняли нас с сестрой на повозки с орудием. Расчет остановился, когда бойцы стали готовиться к бою, нас пересадили в машину, которая привезла снаряды, и отправили обратно в Камышин. Этот и другие эпизоды спасения Ия запомнила на всю жизнь.
Камышин постоянно бомбили, жить в городе было невозможно, нужно было эвакуироваться. В ожидании отъезда какое-то время мы провели на набережной Волги. Однажды мама ушла на рынок, оставив меня с сестрой. Я держала ее за руку, в другой – портфель (в 1941 году Ия должна была пойти в школу). В небе появились немецкие самолеты и стали бомбить баржу с солдатами, проплывавшую по реке, а потом открыли огонь по тем, кому удалось выбраться на берег. Один боец увидел нас с сестрой и толкнул между бочек, прикрыв собой. — Диты, живи?! – убедился он после того, как закончился обстрел и еще по-украински что-то спрашивал про маму. В это мгновение я увидела лицо солдата, все в веснушках, кажется, и сегодня могла бы узнать его. Прибежала мама, наш спаситель отправился в город. У сестры оказался ободран бок, а я потеряла портфель.
В конце концов, нас посадили на передвижную пристань, по реке мы доплыли до Куйбышева (сегодня это Самара), а оттуда еще месяц по железной дороге добирались до Киргизии. Почему так долго? Пропускали поезда с вооружением, солдатами. Раз в неделю состав останавливался и проходил обработку. Вещи прокаливались. Пассажиры мылись щелоком, мыла не было, всех стригли наголо, только женщинам оставляли небольшую челку. Помню, я попросила оставить маме челку длиннее, но банщица (женщина в клеенчатом фартуке), строго заметила: «Верховный главнокомандующий сказал, какой должна быть челка».
В Киргизии нас направили в Пржевальск, от столицы республики несколько километров пешком в горы. Быстро темнело, выли шакалы, с мамой стало плохо. На наше счастье мимо проезжала телега, запряженная осликом. С нее слез мужчина, послушал, дышит ли мама, погрузил всех и привез к себе домой. Жена накормила пловом с бараниной, до сих пор вкуснее ничего не ела. Если бы он привез нас в милицию, и за это ему низкий поклон! На следующий день он хлопотал, чтобы маму положили в больницу, а меня с сестрой отправили в детский дом. В семье приютившего нас киргиза своих детей было больше десяти (я тогда уже научилась считать на пальцах до десяти). В детском доме, прощаясь, Римма обхватила мужчину за ноги и долго не отпускала. Жаль, в сегодняшнем мире такой доброты не стало.
Один – два месяца, пока мама болела, мы находились в детском доме. Спали на соломе, постеленной прямо на полу, девочки и мальчики – отдельно. Мылись в теплых ключах, которые били из-под земли. Как- то я спустилась к ручью постирать трусишки сестры и не удержала их, сняла с себя майку, одела Римме, так и ходили. Однажды во время прогулки ребята увидели в горах диверсанта. Тем, что постарше, удалось связать и волоком дотащить его до погранзаставы. Я и еще две девочки тащили винтовку. Потом оказалось, винтовка была на взводе, как только не перестреляли себя? Вскоре пограничники пришли в детский дом со спектаклем и конфетами – подушечками, своего рода «спасибо» за бдительность, так я понимаю.
Подлечившись, мама забрала нас из детского дома. Меня записали в 1 класс, но прежде, чем приступить к занятиям, пришлось помогать взрослым с уборкой урожая. Представьте большие маковые плантации. После того, как мак созрел, мы царапками, которыми рыхлят землю, проводили полоски по головкам (головки большие, размером с кулак), выступало молочко. На следующий день оно становилось коричневым, его соскабливали, это был опиум-сырец, который использовали для лечения раненых. Руки вытирали о подол, отчего к концу дня платье становилось жестким, как пачки у балерины.
После освобождения Ставрополя мы приехали к бабушке с дедушкой, они держали кур, корову, теленка, поросят, за счет этого и выживали. Я пасла корову с теленком, помогала на сенокосе. На выделенной делянке дедушка косил траву, каждую 10 копну можно было забрать себе, 9 шло государству. Ночевали прямо в лесу. Как-то ночью дедушка разбудил меня и сказал: «Хочешь жить, держись», привязал веревкой к себе, выскочил из шалаша и поджег его, затем стал поджигать сено. Нас окружили волки. На огонь прибежали соседи с других делянок, но корову спасти не удалось. Остались без кормильцы, мама снова слегла. На семейном совете было принято решение младшую сестру оставить на попечение бабушки с дедушкой, а нас с Риммой снова ждал детский дом.
Детский дом находился в Карачаево-Черкесии в п. Эркен — Шахар, обслуживающий персонал – черкешенки, относились к нам хорошо. Когда во двор выходил директор, армянин по национальности, дети старались подбежать к нему, он всех гладил по голове, нам так не хватало отцовской ласки. В детском доме жили в основном дети из блокадного Ленинграда, они были слабыми, больными. Я – покрепче, меня определили на кухню отмывать котлы. Кирпичом, иногда по несколько часов, я отдирала пригоревший суп или кашу. Работали и в колхозе, шелушили подсолнечник, мололи кукурузу. Получалась грубая мука, из которой потом варили кашу – мамалыгу. Каша была на завтрак и ужин, в обед – суп и кусочек хлеба. Свой кусочек я отдавала сестре. Вечером пробиралась к ней в комнату, залезала под одеяло, где она, чтобы никто не видел, съедала хлеб. По дороге в школу приходилось вброд переходить через реку Кубань. На ногах бурки с галошами, но обувь берегли, всегда снимали.
В день освобождения от немецких захватчиков поздравить с Победой в детский дом приехал генерал, лечившийся в Кисловодске, его сопровождало несколько офицеров. Как только он произнес, что закончилась война, кто-то из малышей заплакал, и все мы начали реветь. Воспитатели не знали, что делать, как нас успокоить.
Во время сражений на Курской дуге отец получил ранение. Очнулся на дне воронки, по краю которой ходил немец. Попал в плен, в лагерь в Австро-Венгрии. Затем – освобождение, проверка, работа в Чехословакии. Мама до конца войны не дожила. Когда отец демобилизовался, забрал нас в Черкесск, где устроился в больницу. Он работал, мы – учились. После 10 класса 15 выпускниц нашей школы отправились учиться в Ивановский текстильный институт. Многие вернулись, но папа настоял, чтобы я получила высшее образование.
По направлению вуза приехала в Тейково. Работала мастером прядильного производства, на других должностях, до трех тысяч человек в подчинении, не знаю, как справлялась. Просто мне везло на людей. 6 лет проработала в горкоме партии. Закончила трудовую деятельность заместителем директора Сергея Федоровича Мохова. После выхода на пенсию продолжила заниматься общественной деятельностью.
Муж, Владимир Ильич, тоже работал на комбинате, возглавлял электроотдел. Сын Игорь пошел по стопам деда — врач.
Я слушала Ию Борисовну и понимала, что раскаты той войны болью отдаются в ее сердце. А еще по таким ценным воспоминаниям и собирается история, история семьи, войны, страны.
Наталия Антонюк