«Вот, братцы, что война с нами делает»

В редакцию обратился тейковчанин Михаил Холомеев с дневником своего отца Петра Михайловича, ветерана Великой Отечественной войны. 

По его словам, вернувшись домой, фронтовик захотел рассказать молодому поколению о пережитом. Так появились короткие истории «без грамма вымысла, с подлинными фамилиями героев», которые мы предлагаем читателям.

 

Потап

До войны был я, братцы, человеком степенным, непьющим и некурящим. Старухи так и говорили: «Вот Потап — мужик так мужик, примерный, хозяйственный и набожный».

Мне уж пятьдесят стукнуло, когда война началась. Командиру нашего третьего взвода я понравился за трезвость и смирение. Вызвал он меня однажды в свою землянку и говорит:

— Будешь с сегодняшнего дня за старшего на батальонную кухню ходить — продукты получать. Хлеб, суп, кашу, чай бойцы сами унесут, а вот за водку и табак ты головой отвечаешь.

Не очень понравилось мне это поручение. Водку я сроду не пил, а табачище проклятый терпеть не могу. Но приказ выполнять надо…

В январе 1943-го снегу много навалило. Получил продукты и отправил во взвод, а сам остался «зелье» получать. А метель расшумелась не на шутку, траншею замело, и я сбился с пути. Пошел напрямик, против ветра. Увидал бугор под снегом, а на бугре пень торчит. Хотел на этот пень присесть отдохнуть и… обмер. Из середины пня дымок идет – это труба! — а под бугром внизу кто-то разговаривает по-немецки. Подкосились ноги, и упал я рядом с трубой. Понял, что лежу на крыше немецкой землянки.

— Господи, – шепчу, – помоги, спаси и помилуй… Что же ты, Господи, ведь я всю жизнь тебе молился, а ты помочь не хочешь… Ах, так? Тогда ладно, смотри, коль ты есть!

Отвинтил крышку от фляги с водкой, сделал глотков десять, вытащил из кармана две гранаты и, выдернув кольца, сунул их в трубу, а сам бросился бегом к своим. Прибежал мокрый и злой.

— Да ты пьяный, Потап? — окружили меня ребята.

— Так точно! – говорю. – Пьяный и немецкую землянку взорвал, и табак скоро курить начну!

Отвели меня в землянку, где проспал я всю ночь и весь день. И мучит, и учит война таких набожных дураков, как я.

 

Первая медаль

В мае 1942 года наша 332-я Ивановская стрелковая дивизия имени М.В. Фрунзе стояла в обороне под городом Велиж Смоленской области. Боев почти не было, только ночные перестрелки и беспрерывно взлетающие ракеты из немецких окопов показывали, что здесь остановился фронт. Днями была тишина и, казалось, нет никакой войны, а просто так собрались люди в военной форме, разложили по окопам оружие и скучают от безделья.

Выставив на взвод 2-3 часовых, остальные бойцы сидели и лежали в землянках, курили, писали письма домой, рассказывали сказки и анекдоты. Вспоминали жен, детей, мирную довоенную жизнь. Часто вспоминали зимнее наступление — кто, когда и чем отличился. Выходило так, что отличились многие. По мнению всех, пора бы уже кое-кого наградить хотя бы медалью «За отвагу».

К этому времени ни у кого из солдат 3-го батальона 1119-го стрелкового полка никаких наград не было. Говорили, что у командира полка Литвинова есть медаль «За отвагу», но никто у него этой медали не видел. Может быть, полковой писарь Папунин, по своей привычке прихвастнуть, несколько преувеличил заслуги командира. А возможно, сам Лятвинов не хотел показывать свою награду, считая медаль не очень подходящей своему званию и занимаемой должности.

К концу мая солдаты 3-го взвода 7-й роты стали замечать, что немцы каждую ночь пробираются в глубокую воронку, которая находилась между нашей и немецкой обороной, и что-то там делают. Были слышны приглушенная речь, тихий стук лопат о землю, и иногда из ямы неосторожным лучиком вырывался свет фонарика. Ясно было одно: немцы строят какую-то огневую точку, с которой потом могут нам здорово напакостить.

Командир взвода младший лейтенант Хмельнов доложил о ночных работах командованию. Командир роты, осмотрев в перископ подозрительную яму, сказал:

— Пустяки, там у них уборная, вот и ходят туда по ночам.

Хмельнов не согласился, но возражать не стал, зная не терпящий возражений нрав командира. Когда в расположении взвода появился командир полка, доложили и ему.

— Что ж, понаблюдайте ещё, — сказал он, — а потом попробуйте разорить это гнездо!

И солдаты начали пробовать: били из пулеметов, кидали ручные гранаты. Результатов никаких, пулей в яме не достанешь, а гранаты рвутся, не долетая.

Командир взвода ходил задумчивый и злой, не зная как поступить. Вот тут к нему и подошел красноармеец Матвеев.

— Товарищ младший лейтенант, а что если там взрывчик устроить…

Матвеев, в прошлом ивановский рабочий, был первым балагуром и затейником во взводе. Небольшого роста, кряжистый, с круглым конопатым лицом и курносым носом, он одним своим видом вызывал улыбку. А когда он невозмутимо и чрезвычайно серьезно начинал рассказывать какую-нибудь небылицу, то все буквально валились со смеху.

— Поехали мы с тятькой на базар, — начинал он. — Продали барана. Купили четвертинку водки, половину выпили там, и пьяные айда домой. Дома помылись в печи, и выпили остаток. Опьянели, легли спать, тятька с моей женой, а я — с тятькиной, и что было с нами ночью, ничего не помним.

Все любили Матвеева за его шутки и веселые сказки, только его земляк сержант Гусев всегда ворчал:

— Ну, где ты, шут гороховый, слышал, чтоб у нас отцов «тятьками» называли? Где ты видел, чтоб у нас в печках мылись?

Вечером Матвеев пополз к воронке с вещевым мешком на спине, в котором были толовые шашки и гранаты. Сзади его тянулся телефонный провод. Вскоре он вернулся, сел к амбразуре, изредка притрагиваясь к проводу, уходящему в темноту.

Ночью из ямы снова послышались слабые звуки: голоса, стук лопат, шорох земли.

— Ну, как, тянуть? — спросил Матвеев командира взвода.

— Тяни.

Огромной силы взрыв потряс землянку. С накатника посыпалась земля. Со стороны немцев затрещали пулеметы, автоматы и винтовки, а в небо взлетели десятки ракет.

К утру мало-помалу все затихло, и Матвеев пополз к месту взрыва. Хотелось ему посмотреть, что там сотворилось. Назад он приволок с собой два автомата, винтовку, пистолет и офицерскую сумку.

Днем в оборону взвода заглянул командир полка и спросил:

— Что у вас за шум был ночью?

Позвали Матвеева. Он явился, доложил:

— Вчера я весь день готовился. Толу шашек десять взял, гранат противотанковых несколько штук, проводу у связистов метров 100 выпросил, и вечером унес все это в яму. Связал проволокой тол и гранаты, а за кольцо одной гранаты конец провода привязал, обложил все это камнями, замаскировал песком и уполз домой. Ночью, когда мы услышали, что немцы собрались в яме, я дернул за провод. Ахнуло здорово, даже наша землянка затряслась, и земля с потолка посыпалась.

— А результат какой? — спросил комполка. — Потери врага, трофеи?

— Ей Богу не знаю, какие у них потери. Там в яме все обвалилось и ход сообщения у них засыпало, а трофеи — вон лежат, снял с убитых немцев, которых из ямы взрывом выбросило. А сколько их в яме засыпало — неизвестно.

— Молодец, Матвеев! — похвалил командир полка. — Они с этой огневой точкой не только вашему взводу, а всему батальону дорогу загородить могли.

Лятвинов достал что-то из кармана гимнастерки, завернутое в бумагу. Не торопясь, развернул и подал Матвееву медаль «За отвагу».

— Носи, брат, с честью и помни, что это первая медаль в полку!

Командир полка ушел, а мы окружили Матвеева, рассматривали медаль, примеряли ее и радовались, что первая медаль оказалась в нашем взводе. Правда медаль была вроде немного поношена, серебро потускнело и некоторые говорили, что комполка отдал Матвееву свою медаль, полученную им за оборону Москвы.

Эти слухи еще больше увеличивали нашу гордость, как будто не один Матвеев, а все мы награждены медалями «За отвагу».

 

Озеро Рябики

Небольшой безымянный ручей, пробираясь с юга на север встретил на своем пути большую впадину, заполнил ее водой, и образовалось озеро, которое люди назвали Рябики.

В мае 1943 года 3-й батальон 1119-го стрелкового полка 332-й Ивановской им. М.В. Фрунзе стрелковой дивизии отвели с обороны города Велиж километров на 15 левее города к этому озеру.

Низкий восточный берег озера полого поднимался, переходя в огромное поле, засеянное ещё с осени рожью. Западный берег круто обрывался к озеру, оставляя между кручей и водой узенькую полоску чисто промытого песка. На самой круче до войны была деревня, от которой теперь торчали одни обгорелые печи, да кости домашних животных валялись на пепелище.

От озера в кручу, как туннель выкопана большая глубокая ниша, а в нее вставлен сруб деревенского дома с дверью и окном на озеро. Вода плескалась почти у порога, а над крышей этого убежища было метров 10-12 грунта берегового обрыва.

По круче вверх сделаны ступени, которые переходили в траншею, а затем в оборонительную линию со стрелковыми ячейками, пулеметными гнездами, дзотами и землянками.

Наша 7-я рота, сменив роту, ранее занимавшую эту оборону, разместилась на новом месте, а КП роты занял убежище внизу, вкопанное в кручу озера. Немецкая оборона находилась от 100 до 200 метров западнее нас.

Место нашей новой обороны было очень красиво. С кручи видна вправо и влево неоглядная даль прозрачной и чистой воды, блестевшей как зеркало, а на восточном берегу ярко зеленеет огромное поле ржи.

В ветреную погоду рожь волнуется, переливается, а на гладком лице озера появляются ласковые морщинки. Возможно, из-за этого его и назвали Рябики.

Все свободные от дежурств выходили на кручу озера, ложились на траву и часами любовались этой красивейшей картиной, с грустью сознавая, что отступать с этого берега уже некуда, и самый лучший пловец не переплывет озера, а потому, при любом наступлении противника надо выстоять, победить или умереть здесь на берегу.